Публикация предоставлена Д.Л. Подушковым. "Тверские своды" искренне благодарят Дмитрия Леонидовича за предоставление этого текста - настоящего подарка для всех нас, любящих русскую деревню и русскую архитектуру. О застройке села и об усадьбе Зворыкиных (Зварыкиных) будут отдельные карточки на сайте.

Котлован – старое село. Никто не помнит, как и когда оно появилось на свет. Никто не знает, кто дал ему это имя. Всякий, кто здесь бывает, сам об этом догадывается. Уроженец Котлована Николай Анатольевич Зворыкин, охотник и писатель, знаток и зоркий наблюдатель природы, неоднократно проверял справедливость этого названия, когда, подъезжая к родному селу со стороны деревень Фоминское, Ледины или Новодеревенских хуторов, особенно в зимнюю пору или по весеннему насту. Он наблюдал, как на снежном пространстве, будто из-под земли, возникал сначала крест местной церкви, затем шпиль колокольни, купол и уж потом открывался вид на всю котловину и обширный мир крестьянских изб, дворов, гумен, бань и сараев, столпившихся на берегу озера (Котлованское – Д.П.), занимавшего дно котловины. Как будто первые строители сознательно решали две задачи – строиться ближе к воде и защищаться склонами котловины от непогоды.

До сих пор озеро играет не последнюю роль в жизни селян. Оно чистое и глубокое, а вода в нем холодна и приятна на вкус. В него, как в зеркало глядятся деревенские дома, ухоженные грядки огородов, кое-где покосившиеся изгороди и прокопченные баньки, которые изредка дымятся и среди недели, разнося аппетитные ароматы. Отстраненно возвышается белая церковь на своем пьедестале, достигая отражением середины озера. Зимой, на масляной неделе и в ярмарочные дни, когда народу на улицах становилось тесно, на заснеженную гладь озера съезжались любители быстрой езды на санях. Красовались и радовались праздникам румяные пары счастливых молодоженов, шумные ватаги холостых ребят и невестившихся девушек. Скрип полозьев быстрых саней, веселье, смех. После праздников село надолго погружается в сон зимних буден. И вдруг, новость – на озере пошла рыба! За два часа оно расчищено от снега, во льду прорублены проруби и десятки людей, отыскав заброшенные в сараях и предбанниках сачки, окружив проруби, черпают, всплывающую глотнуть свежего воздуха, рыбу. И вот она, желанная, уже трепещет на снегу, в ожидании чугунков и сковородок. Средь бела дня топятся печи и, дымя десятком труб, возвещают о готовящемся пиршестве. Среди рыбаков обсуждаются последние новости.

– Иван-то, Голубев, поймал щуку на четыре кило! А Колокольцову в сетку, представляешь, снаружи вцепился рак, видно тоже кислороду не хватает!

Почуяв добычу, на озеро слетаются птицы. Особенно смело действуют галки. Не боясь быть раздавленными, они ходят среди людей, высматривают добычу и ловко хватают нечаянно уроненную рыбешку, не брезгуют и раздавленной плотичкой. За долгую зиму люди соскучились по рыбе, дня два-три будут отъедаться. Лов не прекращается и ночью. Десятки огоньков светятся у прорубей, движутся в темноте безмолвные силуэты наиболее азартных любителей этой рыбалки. Любят здесь рыбу. А сколько в Съеже голавля, язя, плотвы, сколько леща на Спасском озере (оз. Ульстим – Д.П.)!

Село расположено на самой крупной излучине Съежи, в том месте, где она круто меняет направление течения с западного на почти северное, уходя далее в древние земли Липенского погоста, в Новгородскую губернию. Там, в лесной глуши она соединится с чёрными водами Увери, которая через несколько километров вливается в порожистую Мсту. Мста впадает в озеро Ильмень, в десятке километров от истока седого Волхова. Здесь, на истоке, славяне поставили город Новгород – первую столицу древнерусского государства. И хотя расстояние по воде между Котлованом и Новгородом около трехсот километров, древняя столица оказала значительное влияние на село. Вот что пишут Тверские ученые М.М. Бочаров и А.В. Гавеман о том времени: «В двенадцатом-четырнадцатом веках между Великим Новгородом и княжествами, лежащими в центре страны, велась оживленная торговля. Путями сообщения были реки. Значительная часть их протекает по территории нынешней Калининской (Тверской – Д.П.) области. Суда и грузы из одной реки в другую перетаскивали – "переволакивали" и до сих пор сохранились названия, указывающие на эти местах древних волоков. Вышний Волочёк расположен на месте верхнего волока, одного из древнейших, где новгородцы, начиная с восьмого века, переволакивали суда из Мсты в Тверцу. Путь шел на Волгу, Шошу, Ламу, Москва-реку и в Москву. Но существовал водный путь, который проходил по Мологе. На это указывает название реки Съежа. Название явно происходит от слова "съезжать" – съезжать в Новгород по Съеже, впадающей во Мсту. Мста впадает в озеро Ильмень, на котором стоит Новгород». (М.М. Бочаров «Природа Калининской области». Калинин, 1951. Стр. 4-5).

С севера и востока село обступали леса, с запада и юга его покой охраняла Съежа. Жители использовали ее правый берег для покосов на заливных лугах и земледелия, болота для сбора ягод и грибов, леса для строительства и промыслов. Та часть села, которая расположена на северном берегу озера, издавна называлась Старым Рядом.

В древнюю речную систему торгового пути из Новгорода на Волгу входили шесть рек, пять озер и два волока. Один из волоков – от озера Наволок до Белого озера, от Белого до Кезадры. Водораздел находится на восточной окраине деревни Курово, в километре от озера Наволок. Самыми крупными реками этого торгового пути были Молога и Мста. Протяженность пути – около шестисот километров. При следовании из Новгорода торговцы шли по реке Мсте, Увери, Съеже, по Островенскому озеру и снова по Съеже, по Удомельскому озеру, реке Тихомандрице, озеру Наволок. Возможно, оно потому так и называется, что по куровскому берегу начинался первый волок. После Белого озера преодолевали волок по ручью до озера Кезадра, который впадает в Кезадру недалеко от деревни Елейкино. Бывший волок, как мне кажется, и сейчас хорошо заметен окатанными, будто отутюженными берегами в виде желоба или лотка, хотя местами сильно зарос сегодня кустарником. От Кезадры двадцать километров волок шел по реке Кезе в Мологу. По ней до Волги – около двухсот километров. И вот он – волжский водный простор, крупные города и удачная торговля. Этим путем плавали на Волгу и новгородские ушкуйники, чтобы «ходить» по ее берегам, а попросту, грабить прибрежные селения. Был в те далекие времена и такой молодецкий промысел. Законом была сила.

Старый Ряд находился на середине этого пути. Здесь купцы делали остановку, чтобы отдохнуть, отремонтировать и осмолить суда, поправить снасти, пополнить продовольственные запасы, подготовиться к трудной работе по преодолению второй половины пути. Из местных жителей нанимали здоровых людей с лошадьми и быками для перетаскивания судов по волокам из одного водоёма в другой. Пока ремонтировались, купцы пополняли свои запасы местными товарами для торговли ими в волжских городах, втягивая местных крестьян в торговые отношения. Подряжали крестьян на заготовку здесь корабельного леса, сплотку его на Съеже и гонку плотов до Новгорода, через Опеченские и Боровичские пороги – нелегкое дело. Кроме торговли водным путем, существовала и зимняя торговля, по той же Съеже, отремонтированной и специально подготовленной для зимника, зимней дороги. И об этом заботились купцы. Цель зимних дорог – максимально укоротить летние дороги за счет использования замерзших водоемов и активизировать зимние перевозки. Следы земляных работ на реке кое-где сохранились до сих пор. Эти работы преследовали решение нескольких задач: во-первых, выпрямить очень извилистое русло реки и сократить протяжённость зимника, во-вторых, по ширине дороги, срезать крутые речные берега и обеспечить гужевому транспорту спокойную перевозку грузов: въезд с реки на сушу и съезд с берега на лед. В некоторых местах (у бывшей деревни Якшино) въезд был крут, а спуск под сорок пять градусов, как с крыши дома, с возом товаров – не удержать. Но в этом тоже была своя прелесть. «Съезжать – только шапку на голове держать» – с ветерком. Может быть, вот таким катаньем с горки и запомнилась ездокам зимняя дорога по Съеже. И, рассказывая об этом, увековечили ее имя в памяти народа.

Население наладило заготовку большого количества кокор (кокор – ствол ели вместе с корнем), необходимых при строительстве барж. Торговый путь широко расшевелил Котлованскую округу. Крестьяне увеличивали выгонку дегтя, скипидара, смолы, которые пользовались спросом не только в Новгороде, но и на Волге. Увеличивали посевы льна и конопли для продажи волокном или в виде полотен, холста и веревок. Старый Ряд превратился в торговое село, в перевалочный и ремонтный пункт новгородских купцов в их торговле с московскими и волжскими торговцами, прежде всего, благодаря глубокому, закрытому со всех сторон озера, соединенного с рекой протокой и превращенного в удобную бухту для плоскодонных ушкуев, уютную стоянку. Многолетнее сотрудничество здешнего населения с новгородскими торговцами было обоюдно выгодным. Кроме платы за дорожные услуги, население, общаясь с горожанами, училось его хватке, знаниям, ремесленным навыкам, что сыграло известную роль в воспитании любознательности крестьян и развитии местных ремесел. Бондарное ремесло было воспринято котлованскими умельцами от новгородцев. И скоро самые расторопные из них уже мылись в банях в индивидуальных липовых шайках, для взрослых размером побольше, для детей поменьше, вместо тяжелых и неуклюжих осиновых колод, в которых мылись семьями. В здешних деревнях нашли применение и простые по устройству деревянные станки для кручения веревок (в Котлованском краю говорят: спускать веревки). Общение людей ведет к взаимному познанию, к опыту, который предприимчивые люди используют в деле. Под этим влиянием население Старого Ряда и Котлована было издавна предрасположено более к свободному ремеслу, нежели к терпеливому и покорному труду земледельца. С той поры на Котлованщине долго помнили и место, где стояла корабельная роща, вырубленная предками на строительство судов в Новгороде, и место сплотки срубленных сосновых стволов и установки запаней. А некоторые старожилы показывали маршрут бурлацкой тропы, теперь совсем забытой и заросшей лесом.

Старый Ряд – село рядовичей

Двести лет назад, в 1798 году, на возвышении западного берега озера была возведена каменная церковь Воскресения Христова. Возле нее вскоре выросли дома священника, псаломщика, на берегу Съежи через дорогу – двухэтажный дом с балконом купцов Дмитриевых, здание церковно-приходской школы, домик пономаря, низенькая, но длинная избушка для ночлежников-богомольцев из дальних деревень. Этот новый ансамбль строений соединил Старый Ряд с Котлованом.

В Котловане были построены лавки, харчевня, на высоком берегу Съежи с видом на озеро и на Старый Ряд выросла усадьба дворян Зворыкиных. Постепенно она обросла капитальными и хозяйственными постройками. Старый Ряд постепенно перестал быть исключительно торговым поселением и стал обычной деревней, чьё население кормилось от земли. Несколько крестьянских семей имели собственные земельные наделы. Это были крепкие, сплочённые и трудолюбивые семьи. Но большая часть крестьянства вела свои хозяйства на общинной земле. Земельные наделы могли обеспечить только самое скудное существование, поэтому часть крестьян искала дополнительного заработка на стороне, а другая занималась на дому ремеслами или подряжалась работать на чужой земле за треть или половину урожая.

Царские чиновники, офицеры, другие государственные служащие по выслуге лет часто получали земельные наделы. Но случалось, что земля, назначенная в надел чиновнику, была без крестьян или их было так мало, что они не могли ее обработать. Помещик был вынужден нанимать работников со стороны, рассчитываясь за работу частью урожая, предлагая им свои условия работы и оплаты. Потребность в крестьянских руках ощущалась у Зворыкина, в них нуждались церковные земли, да и в Старом Ряду, помещики Колзаков и Еналеев, которые владели этим селом, тоже нуждались в крестьянских руках. На крестьян был особенно большой спрос при Иване IV, когда в результате Ливонской войны Тверская земля сильно обезлюдила. Чтобы привлечь крестьян к себе на работу, помещики предлагали разные условия. Многие крестьяне подписывали с помещиком бумагу, называемую «рядницей» и из свободных становились рядовичами. Рядович был обязан на определенных условиях выполнять определенную работу в пользу помещика или иного нанимателя. На время выполнения работы, рядович становился зависимым от нанимателя. Он лишался своей свободы, обязанный «рядницей», рядом договоров, выполнять указания, приказы помещика и значит подчиняться ему. Некоторые рядовичи недобросовестно выполняли свою работу. Это входило в привычку, и они теряли квалификацию, становились безответственными и нерадивыми, негодными вести хозяйство, плохо работая на чужой земле. Когда были образованы колхозы, сидоровские колхозники, которые любили работать, говорили о старорядских колхозниках (они были соседями):

– Они никогда не были хозяевами на земле, их отцы на помещика работали с прохладцей, теперь их дети так же работают в колхозах. Правду говорят: яблоко от яблони не далеко укатится.

– Упорная работа готовит земле хозяина.

– Безделье подталкивает к творчеству, поиску новых идей. Заполнение свободного времени...

Ряд. Диалектика слова

«Рядить» – значит править, наводить порядок во всех сферах жизни человеческого общества: Наряжать невесту, обряжать покойника, снаряжать экспедицию, подряжаться на работу, зарядить ружье, урядить, уладить дело...

Ряд – древнее слово, имеет много значений. В зависимости от изменений условий жизни, его значение менялось, приспосабливаясь к жизни в новых условиях. Оно появилось, когда живя обществом, люди вынуждены были иногда регулировать бытовые отношения друг с другом, уступать друг другу, менять старые взгляды и, рядясь и споря, улаживать отношения так, чтоб не нарушить установившееся равновесие в обществе. «Подрались и подрядились», в смысле помирились.

С появлением среди крестьян богатых и бедных мужиков возникло неравенство, к которому славяне относились ревниво, богатый человек, имея деньги, мог нанять бедного общинника к себе на работу. Все прежние представления о равенстве общинников нарушены. Несмотря на ущемленную гордость, бедному общиннику нужны деньги. Богатый предлагает свою сумму, бедный – свою цену. Между ними идет спор о цене. Богатый стоит на своём, бедный требует прибавки. Этот спор вокруг цены и есть ряд. Если спорщики договорились о цене, о них говорят, что они подрядились и тогда бедный становится рядовичем, он продал себя богатому и стал зависимым от него. Богатый стал называться подрядчиком, он подрядил человека к себе на работу. Выполнив свою работу, рядович мог наниматься к другому.

Когда в обществе создались условия для торговли меновой или денежной, то и к этому новому процессу люди применили слово «ряд», в смысле рядиться, торговаться, не уступать, состязаться. Состязались вокруг цены за вещь. И помещение, где шла торговля, называли рядом, и селения, где было одно или несколько торговых помещений, называли рядом, пока не придумали для него слово «лавка», потом слово «лавка» бросили, заменив на более современное – магазин. Но и отношения в лавке и в магазине изменились – не стало состязания вокруг цены, над покупателем царит диктата, даже на базаре, в этом океане демократии цены диктуют условия. Так как в споре рядились два человека: богатый и бедный, продавец и покупатель, плотники пошли по их пути: два дома, построенные по соседству – называли «рядом» как будто для того, чтобы хозяева этих домов и в соседстве продолжали рядиться, устраивать разборки, только уже в вопросах быта и морали. А может быть, сами соседи установили принцип соседства. Живём рядом – значит, рядимся, спорим, добираемся до истины. Военные тоже пошли по этому пути: самый маленький строй, состоящий из двух солдат, стоящих один возле другого, они называли «рядом», но не для того, чтобы спорить и рядится, а для совместных действий в строю и в бою.

«Ряд» – древнее слово, но его употребляют и сейчас. У сельских ткачих самый простой холст, на котором видны ряды нитей основы, назывался «рядниной». У косарей валы скошенной травы – «ряды». Нечиновный военный – «рядовой», порог на реке – «рядок». Плотники называют работу, которую они исполняют, «подрядом». Заказчик, который видит хорошо исполненную работу, говорит «порядок». Милиционер говорит «порядочек», когда на его участке не случилось происшествий. В старину была должность «урядника», который наблюдал за порядком в отношениях людей, и была «рядница» – бумага с договором об условиях работы между помещиком и смердом, пахарем.

И теперь в разговоре, люди употребляют выражения «ряд лет», «ряд событий». А всё тысячу лет назад, началось с того, что два человека подрались и порядились, помирились. Такова диалектика: спорить для мира, ради жизни. В Удомельском районе две деревни с названием Ряд, Котлованский и Удомельский. Интересно, что послужило названием для этих деревень? В нашей литературе и в среде историков термины «ряд», «рядок» обычно воспринимаются в применении их к торговой сделке между двумя индивидами, к торговому селу, и вообще к месту торга. Возникает впечатление, что четыре торговых села с одним названием (Старый Ряд, Удомельский Ряд, Березовский Рядок, Опеченский Рядок), соединенные одной водной системой (реки Мста, Уверь, Съежа, оз. Удомельское) могли в средневековье образовать подобие замкнутого торгового объединения, торговцы которого съезжались, например, в Старый Ряд для продажи своих товаров в определенное договором время. Вероятно, так и было. Окружающее население собиралось в торговое село и закупало предметы быта, необходимые в своем хозяйстве. С не меньшим интересом рассматривали и вертели в руках новые образцы купеческих товаров, местные ремесленники, для того, чтобы перенять опыт соседей и применить его в своей работе. Торговля и в те времена выполняла функции обмена опытом, совершенствования ремесленного производства.

Березовский и Опеченский рядки стоят на порожистой реке Мсте. Каменный порог на реке тоже назывался «рядок». Это не умаляет уверенности торгового происхождения названий мстинских рядков. Именно купцы в торговых экспедициях по р. Мсте, по-настоящему, на дело открыли речные пороги. Научились их преодолевать и вместе с товарами разнесли о них славу по всей Новгородской Земле.

Старая церковь села Котлован

Мы свернули на другую улицу села и перед нами, на берегу реки, вдруг выросла деревянная церковь - как высокая женщина в резном кокошнике. Миниатюрный купол был увенчан крестом. Моя четырнадцатилетняя спутница Зина, которая приходилась мне тетушкой, будто споткнувшись, остановилась, возвела свои большие глаза на крест церкви, губы зашевелились, творя молитву. Она склонилась в благоговейном поклоне и стала очень похожа на свою мать - мою бабушку, работящую, хозяйственную и религиозную женщину.

В крестьянских семьях многие девочки наследовали не только физическое сходство с матерью, но и некоторые манеры, усвоенные в быту, в семье. Моя малолетняя тетушка так же, как и ее мать, крестилась, входя в открытую дверь, а ночью, входя в пустое помещение, тихо кашляла, предупреждая домового, чтобы тот вовремя успел скрыться от человеческого глаза. И бабушка, и тетушка, приступая к делу, осеняли себя крестным знамением, прося у Бога помощи. Молитвы тетушка читала, как и ее мать: так, как будто разговаривала с Богом. Тогда мне казалось, что с годами она станет такой же непреклонной и убежденной в религиозных обычаях, как и бабушка. Но этого не произошло.

Спустя годы долгоногая, несколько сутулая замкнутая девочка превратилась в ловко сбитую девицу. Она вышла замуж за Николая - хорошего плотника и самого сильного в нашей округе парня. Она звала его Курган, или «мой Курган», видимо за его могучую статную фигуру. Местная советская власть поручила Николаю перестроить деревянную церковь в молодежный клуб, и он согласился на это безбожное дело. В это время я уже окончил начальную школу и пошел в пятый класс только что построенной новой двухэтажной школы-семилетки в селе Котлован. Так как наша дружба с тетушкой продолжалась, то я, на правах племянника, частенько стал бывать в их доме, стоявшем в ста шагах от новой школы. Вопрос об отношении религиозной тетки к мужу, взявшемуся разобрать церковь на бревна, а потом построить из них клуб, меня почему-то занимал. Может быть потому, что в детстве я был очень религиозным. В переднем углу их светлого домика, как и у бабушки, висели иконы, прикрытые чистейшей занавеской, спускавшейся с потолка.

Однажды после школы я снова зашел в дом тетушки. Мы сели обедать. Тетушка перекрестилась. Ее супруг сел за стол, не обратив на иконы никакого внимания, и принялся за еду. Тетушка сделала вид, что ничего не произошло. Я был стыдлив и не знал, что мне делать: следовать её примеру или примеру её супруга. Но всё же я перекрестился.

Курган ел, как молодой хищник, поглощая все блюда, которые ставила перед ним супруга. Ему некогда было благодарить её, он только кивал в знак признательности, весь поглощенный процессом насыщения. Она, чуть отстранившись, улыбкой и взглядом поощряла его. Покончив с едой, утерев губы и руки, он сказал, вспоминая мой конфуз:

–  Тезка, нынче провозглашена свобода совести: хочешь, верь в Бога, хочешь – не верь. Хочешь молиться – молись, не хочешь – не надо. Никто тебя не осудит.

Я смотрел на тетушку и по глазам видел, что она согласна с мужем. Скоро я убедился, что различное отношение к вере нисколько не мешает им искренне любить друг друга. Я был рад этому открытию, да и религиозность тетушки оказалась не столь благоговейной, как виделось мне в детстве.

Курган был интересным человеком. Крупная голова, благородное лицо великолепно гармонировали с его мощно сложенной фигурой. Его кумиром был знаменитый в то время боксер-тяжеловес Николай Королев. Я находил, что их фигуры были схожи. На гитаре он хорошо исполнял русские романсы и, бывало, сидя за уроками, я заслушивался его игрой. Самым большим его увлеченьем была охота. Мне нравилось торчать в его каморке, где он снаряжал патроны; волновало прикосновение к его двуствольному ружью; тяжесть дроби, запах пороховой гари из стволов. У него я нашел несколько книг Сетон-Томпсона и был захвачен необыкновенным миром животных в изображении этого писателя. На всю жизнь я стал поклонником его таланта. Но иногда мне казалось, что и рыбалку Курган любит не меньше охоты. Издали, увидев меня с крыши церкви, он кричал:

–  Тезка, заходи сегодня к нам, поедем рыбу лучить! - И как только вечерело, мы были на реке. На носу лодки, на высокой жаровне пылали смолистые дрова, ярко освещая тихую поверхность реки и сонные берега, заросшие кустарником. Курган - на носу с острогой, я на корме медленно гребу. Пламя просвечивает прозрачную толщу воды. Чистое песчаное дно со всеми подробностями медленно уходит под нас. Но вот длинная тень на песке. Удар остроги, всплеск воды, и налим тяжело шлепается на дно лодки. Часа два-три мы бесшумно плаваем среди темных зарослей кустов. С десяток рыб и рыбешек тускло блестят чешуей в сумраке.

– Пора возвращаться, – говорит Курган, оглядывая улов, - уже поздно. Зинок, наверное скучает. И на работу завтра бригада решила выйти пораньше.

Всю осень Курган с плотничьей бригадой перестраивал церковь в клуб. Сначала сняли шатер, состоящий из трех восьмиугольных ярусов-срубов, сужавшихся к верху. Самый маленький – верхний ярус был накрыт куполом и увенчан крестом. По размерам он практической ценности не имел и плотники отдали его за несколько бутылок самогона Федору Мартынову. Федор собрал его у себя на дворе, пропилил дверь и получил уютное помещение для гусей - гусятник. Гусей он считал самой выгодной в хозяйстве птицей. Средний ярус пошел на школьную кладовку. Долго в ней хранились стекла, краски, кисти, известь, мел, гвозди – все, что необходимо для ремонта и обновления школьного фасада, окраски классов, коридоров и лестниц…

Нижний, самый капитальный сруб, перевезли на двор сельпо (сельский магазин, сокращение от «СЕЛЬская ПОтребительская кооперация» - ред.) и превратили в конюшню для лошадей. Основное здание решили не перебирать, потому что стены и фундамент хорошо сохранились. Поставили дополнительные стропила, все строение покрыли общей крышей. Внутри после небольшого ремонта получился зрительный зал, сцена, в алтаре гримерная. Деревенские жители посчитали большой удачей, что из одной старой церкви были построены три помещения, не считая гусятника Федора Мартынова.

Каждый житель села, каждое учреждение старались поживиться хоть доской, хоть бревнышком для собственных нужд. По мере проникновения плотников вглубь конструкции церкви, Курган приходил домой все более воодушевленным. Всюду он видел надежную, добротную работу старых мастеров. Все восхищало его: и первые венцы, связанные из промасленных бревен в обхват, ставшие монолитным основанием церкви; и полы, соединенные шипами, превратившиеся в прочную плиту.

– Ходи по нему хоть сто лет, такому полу износа не будет, - пояснял Курган.

Особенно он удивлялся прежней технологии изготовления теса, дотошности и терпению старых мастеров. Бревна, очевидно, сначала парили в горячей воде, потом расщепляли на пластины и обрабатывали топором до готовности. Хвалил он и чистоту работы топором - перерубали дерево, будто перепиливали пилой.

– Вот так, Зинок, работали наши предки, - делился он своими впечатлениями, - для меня такая работа - образчик!

– Курган, ты у меня молодчина! - искренне восхищалась им жена и, поднявшись на цыпочки, гладила его крутой загривок.

Как-то я сидел за уроками. В дом вошел Курган и спросил с порога:

– Тезка, когда родился Пушкин?

– В 1799 году, - ответил я.

– Ты понимаешь, а наша церковь построена в 1762 году, это почти за сорок лет до рождения поэта. Подумать только! - И он рассказал, что на чердаке обнаружили прибитую к стропилам доску. А на ней каленым железом выжжено: «Сей храм построил дьяк Исай в 1762 году». Доску эту плотники оторвали, куда-то носили, кому-то показывали, пока она не исчезла. Но дата основания церкви не исчезла, она сохранилась в инвентарной книге клуба, который был открыт в перестроенной церкви. Запись эту сделала Надежда Ивановна Исполатова, дочь Спас-Ульстимского священника Ивана Волкова. Долгое время она работала секретарем Старо-Рядского сельсовета.

На южной стороне церкви прежде существовало старинное кладбище. Оно теперь уничтожено и никаких признаков его не сохранилось. Несколько десятков каменных надгробий были подняты с могил, разбиты и пошли на строительство шоссейной дороги. Казалось бы власть все это сделала для народа. Народ ходит по каменной дороге, поет и пляшет в клубе. Но… «Грустен замок, отслуживший / Когда-то очередь свою, / Как бедный старец, переживший / Друзей и милую семью».

Разрушая созданное предками, мы рушим священную память о них, погружаемся в пропасть забвения. Курган, понимавший красоту деревянной архитектуры, мечтавший строить красивые и уютные дома на века, стать в один ряд с мастерами прошлого, увы, не достиг заветной мечты. Он вошел в бригаду заурядных шабашников, работавших по принципу: «Тяп-ляп - и готово». Он имел золотые руки и слабую душу. Он догадался, что власть ценит не золотые, а быстрые руки и изменил своей мечте. Он и ему подобные строили быстро и не очень заботились о качестве. Платили за количество. Я помню, что он сильно переживал по этому поводу. Под старость его снова поманила романтика охотника. На охоте с ним произошел трагический случай, после которого он вскоре умер. Теперь уже все, кто с ним работал в бригаде плотников, тоже умерли. Не менее половины из них погибли на Великой Отечественной войне. Стали исчезать с земли и их строения, когда-то выстроенные из церковных бревен. Вдова Федора Мартынова распилила на дрова гусятник. Директор семилетки устыдился, что рядом с советской школой стоит осколок старого режима и построил новую кладовку, а церковный сруб тоже пустил на дрова. Около сорока лет прослужила конюшня, на которую пошел, как вы помните, первый ярус церковного шатра. Забытая и заброшенная, доживает она свой горький век на глазах всего села. До сих пор здравствует сельский клуб. Сруб приближается к двухсотсорокалетию (статья написана в начале 2000-х годов – ред.), но на вид он еще крепок и кряжист. Можно надеяться, что он справит и свое трехсотлетие.

У людей век короткий, но их добрые дела могут жить долго. Для этого под новую стройку надо закладывать надежный фундамент, а над нею возводить не менее надежную крышу. Дерево недолговечно по сравнению с каменным строительным материалом. Но если деревянные стены защитить, или как говорят плотники, обшить, то они могут простоять века. Пример тому - деревянная церковь Котлована.

Чем дольше стоит строение в здравии, тем дольше приносит пользу людям. Старые мастера, построившие эту церковь, и дьяк Исай, руководивший стройкой, знали это и свято исполняли эти правила. Новых мастеров подгоняло новое время. Поэтому их строения оказались так недолговечны на земле...

Иван Зворыкин- хозяин котлованского имения

Усадьба помещика Ивана Анатольевича, старшего из братьев Зворыкиных, стояла на южной окраине старого села Котлован, на крутом берегу реки Съежи. Жилой дом представлял из себя длинный одноэтажный сруб с тремя десятками высоких светлых окон и двумя подъездами: парадным и хозяйственным. Сейчас в нём располагается стационар котлованской участковой больницы. (Был закрыт в 2007 г. – ред.) Слева от парадного крыльца находилась контора на высоком фундаменте и с белыми колоннами на крыльце. Теперь здесь находится приют для нескольких престарелых женщин. (После 2007 г. – магазин - ред.) Справа - под одной крышей людская и кухня, соединенные с хозяйственным подъездом крытыми сенями. Сени были сломаны сразу после революции, а несколько позднее, со времени организации больницы, людская была отдана ее работникам под квартиры, а в бывшей барской кухне обустроена кухня для больных.

Через дорогу у Зворыкина стояло просторное здание, в котором перерабатывалось молоко в очень нужную продукцию: творог, сливочное и русское масло, сливки, сметану и сыр. Тут же были установлены сепараторы, печи и др. оборудование, а на дворе - ледники для хранения молока и молочной продукции. Переработкой молока, а его ежедневно поступало со скотного двора более тысячи литров, занимались потомственные маслоделы и сыровары, выписанные из Прибалтики. Иван Анатольевич считал их более профессиональными, обязательными людьми, менее капризными и более эмоционально устойчивыми, что, конечно, влияло на процесс производства, а значит и на экономическое состояние имения.

Для выработки спирта-сырца из картофеля также было привезено несколько эстонских семей, знающих это дело. Далее, за липовой аллеей, на месте нынешней Котлованской средней школы, стоял громадный скотный двор на кирпичных столбах с вентиляцией и водопроводом, водогрейкой и овощехранилищем, с помещениями для мойки и дробления овощей для животных, складом для фуража, сараями для сена и соломы. Площадь, прилегающая ко двору, была вымощена камнем. В пастбищный период её ежедневно освежали водой, смывая заодно и нечистоты в жижесборник. Навоз от двора, по мере накопления, вывозили в поле круглый год. Столь же опрятно содержалось стадо свиней на картофеле и сепарированном молоке, и рабочие лошади.

Рабочий скот, в отличие от коров, больше получал клеверного сена, получал овес, тогда как молочное стадо кормили сеном естественных трав и в изобилии корнеплодами, турнепсом в особенности.

В углу усадьбы на каменном фундаменте возвышался амбар, напоминавший бревенчатую крепость с маленькими окошечками-бойницами под самым карнизом. В хорошие годы в него собиралось до пятнадцати тысяч пудов хлеба. В нём имелись сквозные ворота, в которые могли въезжать и выезжать груженые хлебом фуры. Здесь же перед весенним севом проводилась и доочистка семян. Этот амбар да ещё деревянная церковь, срубленные в середине XVIII века без применения пил, за сорок лет до рождения А.С. Пушкина и до сих пор составляют достопримечательность села Котлован.

От амбара до озера шёл ряд темных елей. Они служили границей между помещичьим и крестьянскими хозяйствами. По рассказам старожилов, ели были посажены ещё при крепостном праве. Сейчас от их красоты осталось десятка два деревьев, увешенных грачиными гнездами. За елями начинался барский огород с плантациями скороспелого картофеля, капусты, свеклы, огурцов, помидоров, моркови, брюквы, редьки, редиса, чеснока, лука и другой овощной мелочью для стола. В центре огорода - пруд для полива, сарай для инвентаря огородниц. Удобный, со знанием дела возделанный, взлелеянный ласковыми руками огородниц, огород плодоносил отменно, соблазняя деревенских мальчишек на отчаянные вылазки, которые не всегда благополучно для них заканчивались: выученные, дрессированные собаки в минуту догоняли их и, хотя не кусали, оглушительным лаем и грозным рычанием страху нагоняли надолго.

Широкая, укатанная дорога, обсаженная по сторонам липами, соединяла барский дом с сельской площадью возле церкви, на которых два раза в год проходили многолюдные ярмарки. У церкви - родовое кладбище Зворыкиных. Под сенью белых церковных стен и берез нашли упокоение несколько поколений этого старинного помещичьего рода, история которого на Котлаванщине началась еще в XVII веке. Октябрьская революция с корнем вырвала из котлованских земель последние поколения Зворыкиных. Чужая сторона приютила талантливых и трудолюбивых братьев. Далеко от родных мест, патриотами которых они были, закончили эти изгнанники свой век. Революционная гроза не пощадила ни церкви, ни могил предков. Свергнутые с постаментов, втоптанные в прах, вопиют надгробные памятники к нашей совести. (В 2004 г. по инициативе Д.Л. Подушкова, стараниями В.С. Виноградова памятники были подняты и поставлены на свои места – ред.)

Достигнув возраста самостоятельности, братья занялись разного рода деятельностью. Николай Анатольевич избрал дорогу натуралиста и писателя, создав несколько монографий о диких животных. Героями его рассказов стали деревенские люди: мужественные, умные, знатоки и ценители природы, охотники с благородным сердцем. Младший среди братьев, Анатолий Анатольевич, стал ученым, по крайней мере так говорил котлованский старожил Иван Егорович Егоров, который знал всех троих. (Анатолий женился в 1907 г. на Анне Ивановне Турчаниновой, младшей дочери Анны Николаевны Турчаниновой. Сына Кирилла, родившегося 24 февраля 1908 г. крестил 22 мая в котлованской каменной церкви Воскресения Христа священник Александр Фруктов. Восприемниками были: потомственный дворянин Николай Анатольевич Зворыкин, Надежда Ивановна Карпачёва, Иван Николаевич Турчанинов и Наталья Федоровна Зворыкина. - Ред.) Ксения Анатольевна была хорошо знакома с Турчаниновыми, знала Левитана, в местной школе преподавала иностранные языки.

Старший из братьев, Иван Анатольевич, посвятил свою жизнь деревне, ведению сельского хозяйства в своем котлованском имении. Возможно, быть хозяином на земле, было его призванием. Остается неизвестным, получил ли он сельскохозяйственное образование или был талантливым самоучкой. Как передовой человек своего времени, он постоянно находился в курсе новинок сельхознауки. В отношении с соседями-помещиками он был честен, не стеснялся своего честолюбия, заявляя о том, что желает, чтобы его имение было прибыльным, что в этом состоит главная цель его жизни. Был рад необыкновенно, когда прочитал в газете заявление П.А. Столыпина в Государственной Думе о том, что опыт помещичьего землевладения драгоценный, и он должен служить на благо всей России. Ивану Анатольевичу казалось тогда, что великий реформатор высказывает его мысли. Кроме котлованского имения Зворыкины владели также землей в Мишкове, Воздвиженье, Алексейкове, в Сычевском уезде Смоленской губернии.

В начале ХХ века наибольшего экономического успеха, благодаря неусыпным заботам, целеустремленности и передовым взглядам Ивана Анатольевича, достигло котлованское имение. Его владения располагались по правому берегу реки Съежи между селом Котлован и д. Кузьминское на двух пологих холмах, а также на обширном холме, примыкающем к оз. Лиственец. Владение представляло собой единое компактное поле площадью ок. 300 га и Соколовский лес ок. 200 га. Все владение было хорошо видно из восточных окон барского дома. Прямая широкая дорога делила его на две почти равные части. Под пашню были разработаны склоны холмов, которые засевались в основном зерновыми культурами. Любо было смотреть не только помещикам, но и крестьянам на тучные созревающие хлеба. Лощины, лежащие между холмов, долины ручьев и заливной берег реки занимали сенокосные угодья. Под выгон отводились неудобные для полевых работ участки: кустарники и редколесья, опушки леса и берега ручьев. Траву скоту скармливали поочередно, по участкам. Выгоны, а также и сенокосные угодья, ежегодно очищались от кустарника, камней и регулярно удобрялись навозной жижей. Эффект был поразительный! Производительность выгонов и лугов увеличивалась вдвое, втрое. Иван Анатольевич это знал и всегда использовал, т.к. уменьшались трудозатраты при увеличении продуктивности. Делая первые самостоятельные шаги в земледелии, он рано понял, что смысл земледелия в его эффективности, в постоянном поиске лучших технологий, в высокой отдаче каждого гектара земли, каждой коровы.

Иван Анатольевич определял три условия для повышения производительности земли. Во-первых, добросовестно, вовремя ее обрабатывать. Во-вторых, обильно унавоживать. В-третьих, сеять добрые семена, ибо, по пословице, «каково семя - таково и племя».

В имении для уборки хлебов, для облегчения труда на уборке имелся набор конных сельхозмашин: рядовая сеялка, косилки, жнейка, грабли, молотилка, для обработки хлеба ручные веялки и др. очистные машины. В местечке Потураиха (это собственное имя, которое несколько раз употреблял в своих рассказах Н.А. Зворыкин – ред.) была построена база по переработке зерновых: гумна, риги, тока, сараи, легкие досчатые навесы для хранения сжатых хлебов и несколько домов, для проживания наёмных рабочих. Впоследствии было принято и четвертое условие повышение урожайности - борьба с сорняками. Она сводилось, в основном, к прополке полей сильно пораженных сурепкой. По личной инициативе Ивана Анатольевича в имении стали сеять некоторые зерновые и лён по клеверищу. Посевы клевера обогащали почву азотом, что также приводило к увеличению урожая. Зворыкин вычитал об этом в журнале и на практике доказал сделанные в журнале выводы. Благодаря неукоснительному выполнению всех вышеперечисленных условий, урожайность зерновых в лучшие годы достигала 25-30 центнеров с гектара.

Многие крестьяне внимательно присматривались к новшествам на помещичьих полях. Так, женщины с удовольствием выращивали на своих огородах полюбившийся им турнепс, хотя сажали его не в борозды, как у Зворыкина, а по привычке в грядки. Многие мужики стали сеять клевер, потому что сеном, полученным с гектара клевера, можно было в течение зимы кормить лошадь, корову и теленка. Иван Анатольевич был инициатором выращивания в хозяйстве сеяных трав, клевера, вики, тимофеевки и их смесей, заготовки по новым технологиям клеверного сена с использованием вешал и легких сеновалов-навесов. Все это впоследствии использовали крестьяне в своих хозяйствах, конкурируя с помещичьим производством.

С большим интересом наблюдал Зворыкин за крестьянами, которые добивались значительных успехов в земледелии и животноводстве. Замечательными умельцами были Марков Кузьма и Кудрявцев Афанасий из д. Ледины, Гаврилов Гавриил из д. Матрёнино, Соколов Яков из д. Маслово и др. Это были многосемейные, крепкие и дружные хозяйства. Главную роль в них играли инициативные, трудолюбивые и непьющие отцы. Добившись определенных успехов в земледелии, они были заинтересованы в разведении породистого скота, которым тогда занимался и Зворыкин и, как правило, получали от него необходимую помощь. Иван Анатольевич любил хозяйственных, степенных мужиков, потому как и по рождению, и по характеру сам был земной пахарь, которому самой судьбой предназначено было быть хозяином на земле. Бывало, ранним утром он седлал любимую лошадь и верхом отправлялся на свои поля, в свой лес, даже если там нечего было делать. Он любил просто побыть наедине, подышать с полем и лесом одним воздухом, соединиться в родстве с природой.

В пору полевых работ и переработки урожая он не знал покоя и не щадил себя. Всюду успевал, все замечал, чтобы потом принять решение. Наученный неудачами, он научился их предвидеть. Все его работники хорошо знали своё дело. Днями пропадая среди полей, он придирчиво выискивал свои упущения в распоряжениях и старался не допускать ошибок в будущем. Честность, справедливость, порядочность, требовательность к себе и окружающим были главными чертами его характера, имел ли он дело с соседом помещиком, или с крестьянами.

Хочешь жить на земле - относись к ней по-божески. Взял у неё сто пудов зерна - заплати за сто, взял двести - заплати за двести. Не будешь платить - станешь самоедом. Тебе будет хуже. Эти отношения между землей и теми, кто на ней работал, Зворыкин называл «философией земледелия». Равновесие - вот мудрость земледелия. Равновесие между землей, природой, её способностью плодоносить с одной стороны и человеком, обществом с их потребностями - с другой. Главное условие поддержания этого жизненно необходимого равновесия - нельзя брать у природы и земли больше, чем может возместить человек. На языке земледельца это означает постоянное и, по возможности, обильное удобрение земли навозом от скота.

Времена менялись. Россия выходила на дорогу капиталистических отношений. Иван Анатольевич решил заменить старое беспородное молочное стадо коров на новое высокопродуктивное. Производство товарного зерна и спирта-сырца его уже не удовлетворяло по причине малодоходности. Некоторое время он внимательно изучал по разным источникам сведения и статистику о продуктивности европейских молочных пород. Наконец, он остановил свой выбор на породе коров из Дании. Там он купил и привез в своё имение несколько элитных тёлочек и бычков. Окружил их вниманием и заботой и, через несколько лет появилось знаменитое на всю округу стадо светло- бурых коров-ведёрниц, которое полностью оправдало надежды хозяина.

В то время многие крестьяне мечтали о коровах, дававших по ведру молока в день. И вот Зворыкин получил целое стадо таких коров. В среднем за год они давали 3-4 тыс. литров молока. По тем временам - отличный показатель. В имении бывали периоды, когда на переработку поступало по тысяче и более литров молока в сутки. В зависимости от заказов его перерабатывали в сливки, творог, чухонское и русское масло, сыры. Достоинство было в каждой буренке, одаривавшей людей многими полезными продуктами.

После «Брусиловского прорыва» на Восточном фронте во время Первой мировой войны, в имении появились военнопленные австрийцы. Зарплату им не платили, работали они только за еду. Доходы имения, соответственно, в этот период повысились. Но для того, чтобы кормить эту рабочую силу, пришлось забить несколько старых коров, выделить десятки пудов гороха, гречки, муки и т.д.

Предпринимательское чутье у Зворыкина обострялось. Даже в таком пустяке как коровьи рога, он увидел источник дохода. В течение нескольких лет скопилось много рогов от забитых коров. Сметливому австрийцу он поручил делать из рогов вешалки. Роскошные рога датчанок соединялись, место соединения обтягивалось малиновым бархатом, в середине укреплялся стальной посеребренный крюк для верхней одежды, сзади привинчивались петли для крепления. (В музее котлованской школы хранится одна такая вешалка). Получилось оригинально. Вешалки из никому не нужных отходов продавались по 30 руб. за штуку. Немало вешалок Зворыкин раздарил и в качестве сувениров.

Зворыкин постоянно помнил о нерушимой связи между скотным двором и полем. Скот не может существовать без поля, поле без двора, без навоза. За блага, которые даёт земля, нельзя дать ей отощать. Грунтовую дорогу, которая проходила рядом со скотным двором, Зворыкин замостил тёсаными бревнами, перекинул её через болотинку и соединил с картофельными полями и посадками турнепса. Эта дорога, которая большую часть года была непроезжей, составила ещё одно маленькое чудо, и два потока телег двинулось навстречу друг другу: в поля вывозились удобрения, с полей - картофель и сиреневые глыбы турнепса. Дорога была обнесена изгородью, потому что она выполняла еще и функцию прогона, по которому стадо шло до ворот на картофельное поле, где поворачивало направо, спускалось к оврагу и, перейдя каменистое дно ручья, вступало в выгон. Ручей в этом месте был перегорожен, и образовался небольшой пруд. Здесь для стада был приготовлен небольшой сюрприз: перед возвращением стада домой, пастухи поднимали затвор плотины, так что стадо шло по бегущей воде, наслаждаясь ее плеском, шумом и прохладой. На этой дороге мой сидоровский дед Егор Васильев однажды встретился с Иваном Анатольевичем. Пикантность встречи заключалась в том, что дед, большой любитель рыбалки, в то утро тайком удил карасей в барском озере Лиственец и неожиданная встреча с барином, который, как всегда верхом на лошади, возвращался с сенокоса (а смерд занимался рыбалкой!), была некстати. Поздоровались, и Зворыкин попросил показать улов. Каждый карась был размером с лапоть.

– Мать честная, – воскликнул Зворыкин, – какая силища! А я лет десять собираюсь поудить, да так и не собрался. Все некогда! Дела! Ну, до свидания, Егор! Он сбил фуражку на лоб (солнце светило в глаза) и поскакал к дому.

Зворыкин был большой охотник до нововведений и улучшений в своём имении. Он расширил и выровнял главную дорогу, делившую его имение на две части. В основном по ней пролегла нынешняя бетонка от д. Кузьминское до с. Котлован. В то время это была грунтовая дорога, проезжая часть которой была отделена от хлебных полей чёткими, глубокими, а главное ровными канавами. В тех местах, которые в распутицу оказывались непроезжими или плохо проезжими, были настланы бревенчатые мосты с капитальными перилами. Грунт из-под мостов был выкопан для стока воды в канавы, поэтому мосты, при проезде по ним телег, издавали своеобразный утробный звук.

Временами Зворыкин наведывался в имение Алексейково дворян Лодыгиных в нынешнем Лесном районе и, видимо, оттуда вывез понравившиеся ему пихты и кедры и посадил их около своего дома. Старожилы вспоминают, как после революции они сбивали спелые шишки с кедров, от которых теперь не осталось и следа. Видимо от Лодыгиных же он привез идею и водопровода, который построил и внедрил в своем хозяйстве. Вместо металлических труб он использовал стволы хвойных деревьев с высверленной серединой. Воду в имение подавали с помощью насоса, который вращала слепая кобыла. Круг, по которому она ходила, заметен до сих пор. Приёмник этого водопровода хранится в настоящее время в музее котлованской школы. Самым работящим, трудолюбивым работником в имении был сам хозяин. С раннего утра до позднего вечера – он в деле. Всё видел, всех видел, подбадривал, подталкивал крепким словом, а нерадивых и тычком в спину, всех сплачивал вокруг дела.

В доме Зворыкиных была большая библиотека. В зале стоял рояль. Деревенская молодежь, которая тянулась к просвещению и знаниям, пользовалась книгами из этой библиотеки, слушала музыку в исполнении Ксении Анатольевны. Время меняло нравы помещиков, всего общества. Если при крепостном праве помещик мог заставить молодого крестьянина жениться на своей бывшей любовнице-крестьянке, то в конце XIX начале XX молодые помещики понимали безнравственность отцовских поступков и осуждали их. Братья Зворыкины были честны, правдивы, образованны, нравственны, требовательны к себе, целеустремленны и последовательны в достижении поставленных целей. Иван Анатольевич относился к крестьянам по справедливости, как к партнёрам, в трудную минуту жизни был готов помочь им материально, терпеливо относился к негативным поступкам, которые считал следствием необразованности и нужды.

Однажды в сенокосную пору в д. Сидорово дети развели костёр на чердаке одного из домов. Сгорел край деревни. Приехал Зворыкин, собрал погорельцев, помог хлебом, деньгами, разрешил в своем лесу бесплатно заготовлять брёвна на строительство домов и хозяйственных построек. Той же осенью погорельцы отстроились. Крестьяне уважали его и охотно шли подрабатывать к нему в сенокосную пору или жатву.

Незаметно, в толчее повседневных дел и в разговорах о войне пришла революция. Когда до него дошла весть об отречении Императора, он почувствовал, что у него не стало крыши над головой, что он и братья, все кто служил дому Романовых и Отечеству верой и правдой осиротели. До деревни дошел наконец и «Декрет о земле», принятый съездом Советов. Помещик стал первым врагом для крестьянина и для нового государства. Зворыкина это потрясло. На другой день он поехал в лес и увидел, как мужики на нескольких лошадях с подсанками вытаскивали на дорогу очищенные ели, не убрав с поля обрубленные сучья. Зворыкин попросил убрать сучья, т.к. летом будет сенокос. Один из крестьян ответил: «Убирай, если надо!» И со злостью воткнул топор в ствол. Зворыкин понял: мужики чувствуют себя уже новыми хозяевами, и он для них враг. Свои топоры они могут обратить и против него. Вот она революция!

Но ни «Декрет о земле», ни даже введение в деревне комитетов бедноты не имели для вовлечения крестьян в классовую борьбу таких последствий, как Декрет Ленина о выселении помещичьих семей из их домов и усадеб. Это было искушение дьявола, толчок в спину даже и совестливым крестьянам, шепот Иуды: «Что же вы спите?» И миллионы крестьян не устояли, двинулись грабить помещичьи дома. И оказались в ловушке круговой поруки. Запятнанные нечестивым делом, ибо грабеж – занятие бандитов и уголовников, крестьяне оказались заложниками новой власти и, волей-неволей, её союзниками. (Расплата была страшной. Потом власть также жестоко стало расправляться с крестьянами. Нарушение небесных законов не прощается. Воздаяние. Так же, как в свою очередь, дворяне пожали плоды длительного Крепостного права. Невиновный каждый в отдельности, потому как и поколения сменились, они, тем не менее, несли сословную ответственность перед крестьянами.) После этого Декрета члены семьи Зворыкиных оказались на улице и до 1929 года снимали для жилья другие опустевшие усадьбы, а в 1929 г. уехали жить в Ленинград.

Из усадьбы Зворыкиных в Котловане и Воздвиженском крестьяне унесли всё, что было можно: одежду, обстановку, кухонную утварь, двери, шёлковые обои и т.д. Книги разбирали любители чтения. Рояль не унесли: оторвали ноги на сувениры. Из рухнувшего полированного ящика вытаскивали струны, клавиши и уносили в отдаленные деревни на игрушки маленьким детям.

…На два дня Иван Анатольевич уехал в Смердынь (сегодня п. Лесное - Ред.), а вернулся к разбитому корыту. Усадьба была разграблена. Но самое кошмарное - был сожжён скотный двор, в огне погибло всё стадо. (Иногда мне кажется, что в тех непривычных, унизительных, невыносимых условиях жизни, в которые попал тогда Иван Анатольевич, он сам мог пойти на поджёг коровника и стада. Варварски перечеркивался труд всей его жизни, любимое детище. Но это лишь моё предположение. Возникновение пожара покрыто тайной времени: ни очевидца, ни подозреваемого, ни намека на подозреваемых...)

Ночью, не заезжая в разорённый дом, проехав мимо угасающего пепелища скотного двора, от которого несло густым духом жареного мяса, и по которому в его поисках бродили пленные австрийцы (какая великолепная иллюстрация революции!), он навестил в д. Маслово Якова Соколова. Долго говорили. Потом Иван Анатольевич задумался и спросил:

– Интересно, что получится у новых хозяев?

– Хозяева! – откликнулся собеседник. – Эти хозяева, простите, палку о... не могут, не намочив собственные штаны!

Утром лесными дорогами поехали на станцию. Хотели попасть в Копачёво. но управили (забрали вправо – ред.) и выехали ко Мсте. Здесь простились. Зворыкин подарил Якову своего верхового коня. Теперь он ему был не нужен. Мужик Краков потом говорил, что Зворыкин уехал в Германию.

На базе котлованского имения И.А. Зворыкина пытались организовать товарищество по совместной обработке земли, потом оно принадлежало коммуне, потом колхозу «Обновленный труд», потом совхозу «Коминтерн»... Ни у кого из «новых хозяев» не было ни желания, ни умения, ни интереса работать. Но пахали, сеяли, что-то собирали и увозили государству. Для Зворыкиных имение было родным, а для народа чужим. Вроде работали, а на самом деле землю потихоньку забрасывали. И, наконец после 70 лет бывшая барская, некогда плодородная земля, перестала родить, и её забросили совсем. Теперь не пашут, не сеют, и даже траву не косят, да и некому – выродилась деревня. На самом высоком, видном месте бывшего имения «новые хозяева» сделали скотомогильник. Много сюда везут всякого падшего скота от нерадения людского, кого за ногу кого за голову, кому «повезет» – на железном листе. Это и есть настоящий памятник революции, памятник нам, её созидателям.

Фото Дмитрия Подушкова и с страницы ВКонтакте "Село Котлован Удомельского района"