28 Января

2016

Едва ли не в каждом городе мосты через железные дороги носят наименование «горбатых». Правда, в большинстве случаев такие названия остаются народными, не оставляющими следов в городской топонимике. То, что случилось с тверским мостом, давшим название целому району – нечастый случай. Значение этого моста постоянно возрастало с постепенным оживлением самого шоссе, запустевшего во 2 половине XIX века.

К 2010-м годам он стал очевидно тесным и узким для городского транспорта, вынужденного скучиваться здесь чуть ли не со всего Заволжского района (путепровод у Черногубова совершенно не может выполнять роль дублера).

Понятно, что планы строительства шоссейного («Западного») моста выше железнодорожного, а особенно варварский, безжалостный и преступный план строительства «ДСК-проект 3» многоэтажного микрорайона в южной части Космомольской рощи, автоматически означают транспортный коллапс на этом путепроводе и, вследствие этого, непременную глобальную реконструкцию Горбатого моста. Мост в этом случае придется строить заново и тот мост, что имеется сейчас (опоры 1880-х и частично 1950-х гг., полотно полностью середины XX века), исчезнет бесследно. Как не останется прежней и роща.

История у этого места очень длинная, и тут надо, наконец, пояснить, почему мы используем термин «черная земля» для территорий, которые, как каждому здесь бывавшему известно, имеют песчаные почвы. Причем песчаные настолько, что летом, чуть немного высыхают лужи, на лесных дорожках буксует даже велосипед. Но дорожки эти непростые. Нельзя ручаться, конечно, что точно так, как идет теперь правая лесная дорожка от станции Дорошиха к Николо-Малицкому монастырю мимо Николо-Малицкого кладбища, шла древняя Новгородская дорога. Но отклонение в направлении составляет едва ли градус-два. На участке примерно в пять километров вокруг Николо-Малицы древняя дорога сохранилась и, кстати, имеет примерно такой вид, какой она имела не одно столетие.

Все эти песчаные дюны, на которых сейчас растут большей частью уже послевоенные сосны, когда-то носили наименование «царя и великого князя земля» или, как это официально называлось для отличия от помещичьих «белых» земель,- «черная земля». На нее не нашлось иного владельца, кроме государства, а государство очень рано, уже в XVI веке, оставило их церковному собственнику, Николо-Малицкому монастырю. На фото ниже - та самая чудотворная икона Николая Чудотворца (она и ныне хранится в обители), с которой началось бурное процветание этого монастыря в конце XVII века. Впрочем, старинный, от той чудотворной иконы, остался только оклад. Живопись на иконе полностью новая, 1990-х гг.

Чудотворная святыны привлекла в бедный и малоизвестный доселе "царя и великого князя монастырь на Ноугородской дороге" богатые вклады. В начале XVIII века и территории приволжских лугов и полей тоже входили в вотчину монастыря, но екатерининские реформы лишили монастырь пригородного села Черкассы, отошедшего было монастырю вкладом в 1710-х годах. Однако оставшись государственными, эти земли уже не стали ничьей собственностью. Это помогло выжить роще, уникально огромной для пригородного лесного массива (более 600 гектаров). Настолько огромной, что многие ее уголки не посещаемы практически никогда, оставляя почти не вытоптанным сосновый бор – редкость и ценность независимо от того, где он растет, в городе или за сотни километров от него. Комсомольская роща – те реальные «легкие» города, без которых Тверь превратится еще в один несчастный подмосковный пригород, к тому же лишенный той близости к центру государства, которая как-то примиряет с фактом уничтожения комфортной городской среды.

Руины Николо-Малицкого монастыря – главной местной достопримечательности - никогда не оставляли ощущения той величественной безнадежности, которая постоянно присутствовала в советские и постсоветские годы на территории Желтикова монастыря. Это было все равно доброе место. Доброе, хотя прекрасно известно, что творилось здесь в октябре 1941 года. Около двух недель здесь шло ожесточенное сражение за стратегическую переправу (железнодорожный мост) и плацдарм. Переправа питала немецкую ударную группировку, пытавшуюся прорваться к Торжку вдоль шоссе, и было очень заманчиво лишить ее подкреплений, окружить и уничтожить. Это сделать не удалось, но усилия 8-й танковой бригады П.А. Ротмистрова не пропали даром. На охрану этого плацдарма расходовались у немцев значительные силы, а их у них как раз в этот момент под Москвой у них везде не хватало.

Но тут есть, что вспомнить, кроме войны. Сам монастырь, точнее, один корпус 1760 года, который от него оставался в конце 1980-х, сохранял так много следов былой России, что в рассказы о войне и о том, как после войны взрывали Спасский собор, не верилось. Оставались в этом корпусе штукатурные карнизы, печи с голубыми изразцами, черепичная кровля. По лужку, которым стал бывший монастырь, бродили козы, ямы отмечали следы исчезнувших построек.

Какая чудовищно безмозглая рука нарезала тут в 1990-х годах участки под коттеджи?! И уже крест поклонный стоял на месте собора, воздвигнутый игуменом Юстинианом (Овчинниковым) в 1994 году! Ведь нет… Коттеджи выросли, сделав крайне проблемным восстановление монастырской территории в исторических границах.

(Правда, игумен возрожденного здесь в 2007 году монастыря Борис (Тулупов) хитро улыбается, уверенный в помощи Божией и в этом вопросе: что ж, дай Бог и нам его уверенность).

Монастырский собор, строившийся по обету Петра и Мавры Шуваловых с 1751 года на месте каменного же собора 1676 года, имел для тверской архитектуры огромное значение. Он, вообще-то, до войны стоял на охране, а снос его произошел уже в 1950-х гг. – при неясных обстоятельствах. Это был первый настолько столичный (питерский) храм в тверской округе (построенный еще до перепланировки города 1763 года), что не вызвать волны подражаний он просто не мог (прошу прощение за качество фотографии - пока нет лучшей, но даже так видно, насколько любопытным был этот храм в архитектурном отношении).

По образцу монастырского собора были выстроены несколько церквей. И все в настолько разных местах – в Твери (Никола в Капустниках, о нем здесь), селе Борзыни (ныне Кувшиновского района), селе Шитовичи (Вышневолоцкого района), и еще, вероятно, кое-где – что можно говорить о работе над ними всеми одной артели, связанной с именем одного архитектора. Довольно определенно подозревают в этом архитекторе знаменитого зодчего елизаветинской эпохи Савву Чевакинского, хотя доказательств прямых пока нет.

В общем, невероятно жалко, что этот храм не сохранился. Восстановить его пока невозможно – как раз из-за придвинутых вплотную к его фундаментам заборов новых участков. То, что сейчас стоит в Николо-Малице – колокольня, корпуса и церковь Покрова – это совсем иное и по стиле, и по идее. Надо сказать, что лично мне построенное в 2010-х в Малице нравится, хотя тема Афона на тверской земле – совсем чужая. Но новое построено со вкусом, интересно, заметно. Наконец, и красиво (хотя в материалах, очевидно, дешево).

Николо-Малица известна еще и своим знаменитым кладбищем – оно военное и послевоенное, тесное и часто хаотичное, но при этом хранящее несколько в высшей степени интересных могил. Есть тут знаменитая «архиерейская горка» - участок, где нашли покой несколько клириков Калининской епархии, открытой вновь в 1944 году, и три епископа ее – Рафаил, Варсонофий и Иннокентий.

В те времена епископов хоронили не намного богаче, чем крестьян – и не стеснялись хоронить между простых крестьян и горожан.

Но я не буду далее обсуждать эту тему, а и в данном случае позволю себе небольшой рассказ, скажем так, из семейной истории.

Могилы в роще за сожженным Николо-Малицким монастырем начали появляться, кажется, в 1942 году. До этого здесь было маленькое сельское кладбище. В конце войны тут хоронили всякого звания и без всякого порядка. Я уже описал чуть раньше семейную историю, как моего прапрадеда Ивана Степанова застрелил в 1912 году стоявший на часах солдат, оставив вдову с четырьмя детьми. Дети выросли, дочери вышли замуж, один сын, Василий, погиб на войне, а другой, мой прадед, Александр Иванович, вернулся только в 1945-м. Их мать, Анастасия Прокофьевна, скончалась в 1942 году. Хоронили ее все остававшиеся родственники. А таковых было в наличии, во-первых, братья Иван и Григорий. Последний был когда-то одним из руководителей восстания в Новинках в 1905 года, бежал, вернулся из эмиграции в 1920-х годах, лишился в 1937 году единственного сына (он не узнал при жизни, что сын в лагерях уцелеет и вернется). Во-вторых, это были женщины: сестра-вековуха Евдокия, невестки – в частности, моя прабабка Аграфена Кирилловна, и другие - помоложе. Единственный частный дом, который никак не пострадал от войны, был как раз Аграфены – в поселке Вагонников на окраине Калинина, где немцы так и не появились. Гроб, понятно, в голодном и разоренном 1942 году делать было не из чего, а купить – неимоверно дорого. Аграфена предложила сломать переборку в доме – и из досок сделать гроб. Кто-то ей сказал из женщин: «Дядя Шура вернется, будет тебе пенять!» - «Эх, - сказала Аграфена, - вернется, так сделает новую, а нет… тем более будет все равно». Переборку сломали, гроб сделали, Александр Иванович вернулся. Но это было потом.

Николо-Малицкое кладбище представляло собой в 1942 году разреженную рощу, где выбирали участки как получится. Яму копать по зиме сил не было, хоронили по несколько покойников в одну могилу. Григорий Прокофьев, как старый революционер, в церковного Бога не верил, а потому отметку сделал для памяти на ближайшей сосне не в виде креста, а в виде стрелы острием вверх. Эта отметка и стала памятником на могиле и Анастасии и, чуть позже, – его самого. Могилы их так и не обрели песочниц с обелисками. Примерно я знаю, где это (у самого входа на кладбище), точно – уже не скажет никто.

В Малице очень отчетливо видно, как песчаные дюны превращаются в «черную» землю, «черную» не только по средневековым документам, а буквально черную, плодородную. Превращение это происходит самым обычным физиологическим образом – и это нормальный ход вещей, заведенный и продолжавшийся многие столетия.

В сущности, что оставляет после себя человек, если живет по-человечески, скромно и достойно? Если подумать – только ту самую черную землю, которую из бесплодного песка делают черной его труды, его пот, его плоть и кровь. Практически все Заволжье стоит на такой черной земле, только далеко не везде земля эта по-прежнему черная, на большей части территории посада она давно превращена в современный строительный песок. Это превращение, как известно, изменило не просто образ жизни - оно изменило нечто очень глубокое в русском народе - и, кажется, безвозвратно.

© Павел Иванов

Продолжение следует...


Метки: genius_loci Заволжье

Для печати
К началу

comments powered by Disqus