20 Сентября

2017

Сорок дней назад в Твери случилось событие, которое можно назвать набатом по всему гибнущему культурному наследию Тверской области. Обрушение Речного вокзала стало событием из серии – «куда уж больше?». Когда сгорела областная детская больница, народ погоревал, когда снесли ворота усадьбы самого лучшего городского головы Твери – повозмущался для вида, но когда рухнул Речной – впал в ступор.

Хронология событий, последовавших вслед за этим, имеет прихотливый и странный вид. В два дня, последовавших за этим обрушением, новостная лента напоминала лавину, докатившуюся до самого верха – до прямого включения из Твери с места обрушения на телеканале «Россия» и до новости о тверском несчастье в топ-листе новостей Яндекса.

Затем, как положено, все стихло. Но это не означало, что ничего не происходило. Шла мучительная и тяжелая подковерная возня, итоги которой, чем дальше, тем меньше внушали оптимизма. Через неделю из мельтешения мнений в соцсетях стало отчетливо ясно, что горожане не мыслят Твери без Речного вокзала. Так что снос под предлогом благоустройства вызвал бы очень громкий вой, в предвыборные недели явно никому не нужный. Это, а также донесенный все же факт, что Речной вокзал – объект культурного наследия, который по определению сносить нельзя, сформировало позицию губернатора, который согласился, что Речной вокзал будет восстановлен.

К сожалению, о слишком многом нам приходилось и приходится догадываться по намекам и случайным фразам в контексте. С самого начала звучала очень отчетливая нотка желания восстановить Отроч монастырь на этом самом месте. Но позиция искусствоведов и историков, прямо заявивших, что вокзал не мешает фундаментам Отроч монастыря, а если и мешает, то той части, которая благополучно стоит и никуда не падает, была все-таки услышана. Однако через месяц после печального события Отроч монастырь в официальных заявлениях упорно продолжает фигурировать. К счастью в том виде, который устроит, как мы надеемся, всех: в виде музеефицированного археологического памятника. Воплощение ее, правда, упирается в масштабные раскопки, а на это нужны заложенные средства - и, поэтому, едва ли все это актуально до будущей весны.

А вот в осень вокзал вошел в сильно обезображенном виде. Его эффектный полуобрушенный вид стал было главным символом Твери августа 2017-го. Но в начале сентября губернатор распорядился выделить 2,3 миллиона на противоаварийные работы. И эти работы, что характерно, почти сразу же и начались. Бодро, резко и бесстрашно.

Они начались грохотом обрушиваемых бетонных перекрытий, ясно продемонстрировавших, что никаких «деревянных» колонн и плохо положенных фундаментов в Речном и в помине не было. В одной из новостей было сказано прямо, что чтобы укрепить Речной вокзал «рабочим приходится его рушить». Потом пошли эвфемизмы в духе «само упало». Информационный вброс вообще был особенно неуклюжий. Не будем делать даже ссылки на новости, уже было подхваченные, о том, что «колонны падают» - их вовремя пресекли разъяснениями, что все-таки «демонтируют». Вновь откуда-то всплыли, как пузыри, байки, что вокзал-де построен плохо, а архитекторов за это расстреляли. Тут, кстати, надо сказать, что еще после первого общероссийского резонанса от обрушения нашлись потомки архитекторов, не подозревавшие, что о судьбе их предков в Твери давно позабыли, а, лучше сказать, и не помнили никогда.

Все оказалось известно и просто: архитекторы Петр Райский и Елена Гаврилова – муж и жена, он погиб геройски в Москве во время дежурства при бомбежке в 1941-м, а она более не получала столь крупных заказов. Репрессий в их адрес не было. Так что крови в судьбе этого здания не больше, чем на любом другом здании той эпохи. Его, конечно, строили совсем не эльфы и гномы, а заключенные – и вряд ли им было от этого строительства весело. Но такая стройка была неизмеримо более легкой каторгой, чем рытье гигантских котлованов самого канала имени Москвы. И заключенные построили в Твери столько, что нужно снести едва ли не половину сталинок, чтобы «очиститься» от такой их «кармы», если на это обстоятельство вообще обращать внимание.

Гораздо большей бедой стал принципиальный отказ – иначе нельзя интерпретировать происходящее – от обращения к российскому экспертному сообществу. Только сейчас, уже через неделю после начала работ по демонтажу аварийных частей, мы узнали, наконец, что аттестованным экспертом Министерства культуры, обязательным в таких случаях, выступает тверская эксперт Алла Николаевна Гусева, по факту – штатный эксперт того же ООО «Равелин», которое и ведет все работы. Формальности соблюдены, как мы можем заключить, разрешение областного Главного управления по госохране ОКН получено (хотя официального ответа из ГУ по определению отвественного лица за производимые противоаварийные работы тверской ВООПИиК до сих пор не имеет). 

Официальный релиз, выпущенный 20 сентября, гласит:

"20 сентября в здании Речного вокзала проходит очередной этап противоаварийных работ — демонтаж аварийных конструкций верхней части бельведера. Все действия производятся под контролем архитекторов и инженеров-реставраторов.

Задача провести первоочередные противоаварийные мероприятия на объекте поставлена Губернатором Тверской области Игорем Руденей. Для этого из резервного фонда Правительства региона выделено порядка 2,3 млн рублей. В августе-начале сентября прошли консультации с инженерами и архитекторами-реставраторами, создан проект противоаварийных работ, получено разрешение на их проведение.

Работы осуществляет компания «Равелин», имеющая большой опыт в данной сфере. Авторский надзор за деятельностью подрядчика ведёт инженер-реставратор, эксперт, аттестованный Министерством культуры РФ, Алла Гусева — создатель проекта противоаварийных мероприятий на объекте. 

На прошлой неделе были демонтированы аварийные колонны. Параллельно идёт укрепление отдельных участков центральной части здания, вывоз строительного мусора. 

По окончании работ строение будет законсервировано с устройством временной кровли и декорацией баннером. В последующем начнётся подготовка документов по восстановлению памятника архитектуры. Игорь Руденя принял решение о воссоздании Речного вокзала в историческом виде".

Очень мутно и даже страшно читать в новостях, что проведена «фотограмметрия», то есть проект восстановления будет делаться так, как будто перед нами не здание 1930-х, по которому, безусловно, есть чертежи, а как постройка века так XVI-го, источники по которой ограничены парой строчек в случайно сохранившемся документе и мутной черно-белой фотографией. Кем оцифрован, кто эти люди, что это за чертеж? Почему не взять подлинные чертежи вокзала – хотя бы для сверки? Непонятно. Это свидетельствует, что заниматься подлинно-научным исследованием здания, привлечь людей, давно уже и профессионально его изучившим (таких как минимум трое только в одной Твери – В.В. Курочкин, Н.А. Майорова, А.А. Смирнова) кому-то просто лень.

Ситуацию еще возможно исправить. Еще можно (и нужно!!!) составить комиссию из авторитетных экспертов минкультуры для оценки того проекта, который нам на днях обещают представить. Это нужно делать обязательно, независимо от того, задумано ли просто восстановление Речного вокзала, или рядом с ним появятся археологические окна, или будут восстановлены корпус и башни монастыря, и Речной приобретет вид, который он имел до 1960-х годов. (Ничего ведь не ясно и с этим). Очень важно не забыть, что обрушившийся Речной уже лет больше тридцати лет как лишился своего роскошного карниза нижней ротонды, и его восстановление необходимо включить в проект восстановления всего здания. Перед нами ведь не просто ординарный домик из рядовой застройки (и то на такие проекты обычно экспертов бывает трое!) а нечто намного, намного большее.

 С Речным вокзалом город и область проходят своеобразную «проверку на вшивость» - проверку на саму возможность восстановления ключевого здания города в современных условиях. Речной вокзал в Твери, в силу его положения, оказался объектом, на который нельзя закрыть глаза. Нельзя сказать волшебную мантру застройщиков «город должен развиваться», смахнуть его с глаз долой, и утвердить общественное мнение, что все хорошо. Так сложилось, что на протяжении десятилетий город практически все свои открыточные виды не отделял от этого здания. Может быть – напрасно.  У Твери было немало и других очень интересных мест.

Однако именно Речной вокзал – это символ города. Не получилось, не успели создать другой символ – в советское время архитектура умерла лет через двадцать после его постройки, а в постсоветское архитектура как искусство уже не возродилась.

Речной – наша тверская архитектурная мелодия. Она такая. Лично мне хотелось бы слышать в ней другие ноты. Как у всех людей, у меня есть предпочтения. Мне жаль, что Твери не осталось ни одной белокаменной игрушки типа уцелевшей в Городне, что никто и ничем уже не заменит тот, древний Спасо-Преображенский собор, утонувший в реке времени. Жаль, что утонули в той же реке барочные колокольни, палаты и ярусные храмы эпохи Петра I. Ведь были, все они были в Твери. Но их нет, нам достался другой город.

Он достался нам как стройные линии фасад екатерининских домов, которым вторят фасады домов сталинских. Он достался тяжелыми имперскими глыбами кирпичей, изнемогающими от налепленных на них государственных регалий. И театр, и дома культуры послевоенной эпохи, и все эти фасады с гирляндами, колоннами и рустом, просто вопиют о победившей империи третьего, последнего Рима, после которой уже точно не будет Рима четвертого. Просто потому, что не хватит сил художественных и нравственных воспеть еще одну новую государственную машину надлежащим образом.

Наша тверская архитектурная музыка – это имперский гимн, в котором чуткое ухо может уловить военные марши гренадеров Екатерины Великой, вплетенные в бравурную мелодию оптимистичных строевых песен 1930-х и 1950-х. И еще в ней есть отчетливая лирическая тема, появившаяся благодаря уютным садам и маленьким домикам над речными просторами, тема, без которой первая партия  превратится в страшно-холодную, казенную патетику.

Вот, пожалуй, так. И Речной вокзал когда-то удачно уловил обе эти партии. Он совмещает в себе неожиданный для такого официального здания лиризм и даже камерность, особенно в своих интерьерах, которые, похоже, уцелеют в очень малой степени, и необходимую помпезную торжественность. О, он торжественный, куда же иначе. Он большой, размашистый, выверенный в частях. Он памятник великого стиля – последнего великого стиля в русской архитектуре. И что бы ни говорили о неудаче волжского фасада, неудача его могла быть названа так, только если бы пресловутый Дворец советов на набережной когда-то появился бы. А поскольку Речной все равно остался «вещью в себе», зданием без архитектурного окружения (за исключением неожиданно удачной своей увязки с Успенским собором), то все претензии, что он-де, мог, но не стал частью набережной, звучат надуманно.

И люди, чуткие к Твери, не могут не любить Речной. И, еще раз выскажем мысль, уже сказанную после обрушения здания – это здание воспринималось современниками и потомками как эстетическая компенсация за очень многие утраты и тяготы и бытовые неустройства, как великая мечта и великая надежда.

Он прозвучал настоящей музыкой, музыкой не только эпохи, но и созвучной городу, его ансамблям и его истории.

Отроч монастырь, кстати, был ровно той же музыкой на тверскую тему. Не было в Твери монастыря более тверского. Как весь центр города, этот монастырь был регулярный, правильный, бессовестно сухой и казенный, как чиновник, застегнутый на все пуговицы и при галстуке. И только опытный глаз видел за этим скучным фасадом нарядное барокко Успенского собора, и лишь дотошному вниманию археолога открывались его древние подвалы, помнящие Максима Грека и святителя Филиппа (Колычева). Как ни странно, в архитектуре Речного вокзала эти одновременно лиричность и помпезность были то ли поняты, то ли угаданы, но воплощение тверской темы получилось в нем даже более удачным, чем у монастыря-предшественника.

Это не означает, что монастырь жалеть нечего. Жалеем его очень. И то, что его нет – это все равно рваная рана. Как вообще почти сплошная рана – период 1930-х и 1960-х в архитектуре Твери. (Между прочим, как раз в 1930-е и 1960-е были снесены монастырские постройки). Но сейчас призывать к восстановлению этого монастыря – никак нельзя.  Это будет просто призыв следовать делу тех, кто рушил вековые стены древнейшей тверской обители. Нельзя строить, разрушая. Но рану можно хотя бы перевязать, извините за сравнение, изучив досконально монастырскую территорию, выявив подлинные фрагменты монастырских стен и башен, раскрыв их и вернув городскому пространству. Можно было бы, конечно, и Успенский собор отреставрировать, убрав из него тот безмерно пошлый интерьер, который в нем наведен недавним «ремонтом» 2009-2010 годов, после чего в этот храм и заходить не хочется.

В таком качестве можно говорить о возрождении памяти об Отроч монастыре и восстановлении Речного вокзала.

Павел Иванов


Метки: главное_управление разрушение снос чиновники экспертиза

Для печати
К началу

Показать все

comments powered by Disqus